«ДВОЙНОЙ ОБЛОМ»

1996 г.

ЧЁРНЫЙ ВЕТЕР



Маэстро, стоп!

Туши софиты!

Рояль расстроен,

Я малость тоже, -

И гневно смотрит дирижер небритый

На отупевшие с похмелья рожи.



Его потертый фрак

Застегнут кое-как,

А где-то в фалдах

Гнездится злая моль.

Но он - совсем дурак,

Держит себя в руках,

Но машет ими,

Будто бы немой.



Но черный ветер налетел.

На всей планете,

Всем на свете

Пронзила голову тупая, злая боль.

Небритый дирижер

За всех на свете

На предложенье выпить двести грамм, ответит,

Сжимая зубы, томным выдохом: Изволь!



Не танцевать!

Прогнили доски.

Под нами - ад,

Над нами - боже.

Глотни глоточек маленький "Московской" -

Пошла слеза в нелегкий путь

По мятой коже.



Он зарыдал:

Ах вы, кретины!

Вы исказили тайный смысл моей картины!

Теперь и я его забыл,

А он ведь был,

А он ведь был!

И молча плакали скорбящие мужчины.



1995.







КРЕСТОНОСЕЦ



О, отважный воин, что пришел издалека,

И несущий то, что нес Иисус!

Что ты потерял в стране Ивана-дурака,

Проявив дурной при этом вкус?



Два рога на шлеме, да тоска в глазах его -

Магдебург их ждет домой с победой.

Только воин знает, что не выйдет ничего,

Его жизнь растает в битве этой.



Он умрет смеясь, за веру.

На груди его померкнет крест.

Жертвою он пал дьявольской химеры,

Не услышав хохота небес.



Но магистр скажет, что в их венах течет кровь,

Цвета неба, раннею весною.

И, погнав закованных в железо пацанов,

Спрячется, прикрывшись геморроем.



Воины без страха и сомненья встретят смерть,

Уходя под лед, как в преисподню.

Одинокий рыцарь будет песню смерти петь,

И сойдет за ними вслед сегодня.



1994.







ГРЕБЕНЩИКОВУ

( С искренним почтением)



О, брат мой, адвентист седьмого дня!

Опять на улицу ты вышел без ремня.

И тут стоишь, запутавшись в штанах,

Как гусь в высоковольтных проводах.



И хмуро смотрит на тебя святой Исаак:

Куда же дел богоугодный ты кушак,

И отчего у тебя спущены штаны?

Маэстро, это козни Сатаны!



А на проспекте в это время воздух чист,

И за троллейбусом несется вскачь баптист.

На тротуаре собирается народ

Что это? Карма или чей-то ловкий ход?



И весь сочельник ты стоишь у алтаря,

И пьешь шампанское за батюшку-царя.

Не передать, как вкусен этот эликсир,

Но всё же, к счастью, что в квартире есть сортир.



Бьют барабаны, открываются глаза.

Маэстро снова хочет что-то рассказать,

Но вспоминает этот чудный туалет,

И в голове его рождается куплет.



До новых встреч, пиши стихи и будь здоров!

Друг, брат, кумир Борис Гребенщиков!

Вдруг что-то вспомнив, я чуть не давлюсь стихом -

Не дай Господь мне стать твоим врагом!







НА СМЕРТЬ ИЦХАКА РАБИНА



Моня уезжает

С проклятой богом земли.

Взглядом провожает

Разбитые фонари.

Подальше от суеты,

К забытым храмам богов,

Туда, где миром правит любовь.



Бытие - есть форма,

Содержание - жизнь.

Трезвость это норма,

Пьянство же - атеизм.

Спешит он прочь,

Чтоб не слышать

Похмельный шелест мозгов.

Туда - где миром правит любовь!



1995.







ПРОСПЕКТ ИМЕНИ ИИСУСА ХРИСТА



Кровь на стенах города,

Роса на грязных лицах.

Ржавых куполов золото:

Вот она - столица.

Каждый третий - священник,

И каждый второй - монах,

И, всего за гривенник,

Ты в сладких забудешься снах.



А вокруг такая стоит тишина,

Вырывая из печени сталь.

Спит спокойно родимая наша страна,

Я иду по проспекту Иисуса Христа,

Я иду по проспекту Иисуса Христа,

Я иду по проспекту Иисуса Христа.



Голый храм, околица.

Там толпятся люди.

Неистово молятся

Апостолу Иуде.



К нам пришла на разведку армия Тьмы,

В нашем городе каждый ей рад.

Этой ночью вернулся домой с Колымы,

Раненый в ухо, комбат.

Он обритым затылком рассвет разорвал,

И подмял мою Родину, мразь!

Я хочу укротить свой нелепый оскал,

Но намордником тыкаюсь в грязь.



Когда пятно на черепе -

Особая примета,

Вы, может, не поверите

В восьмое чудо света.

Над моей сестрою

Мечется казак...

Я скорей закрою

Потные глаза.



1995.







НАПЕВЫ О РОДИНЕ



Спрячь свое лицо в ладонях тьмы,

Молись во славу Господа, рабыня!

Настало время синтеза, и мы

Теряем и находим всуе Имя.



Великая блудница! Что же ты

Собой торгуешь в подвенечном платье,

И ставишь босу ногу на мечты,

Которые о радости и счастье?



Которые нам силу придают,

Ведь мы находим в них себя и прочих,

И ласку, и свободу, и уют,

И для души немало теплых строчек.



И, вирусом твоим поражены,

Бегут куда-то прочь слепые дети.

Их мысли к берегам Березины

Приносит ушлый, равнодушный ветер.



Запущена, без матери-отца,

Классическую мысль не развивала.

Но сколько раз их черствые сердца

Ты мокрыми губами целовала!



Соленый привкус у твоей воды,

Недаром он так нравится соседям.

В нем кровь, и пот, и слезы сироты,

В нем горькое вино народных песен.



Тебя люблю и ненавижу я!

Я здесь свободен, но закован в цепи,

В которых томится душа моя,

Но не стремится ни в моря, ни в степи.



...Но Гелиос свой тронет дилижанс,

Фортуна повернется вновь, чем надо.

Тебя охватит бурный ренессанс -

Лишь жалко, что не будет нас, ребята.



1995.







НЕГРИТЯНОЧКА



С тобой в темноте мы столкнулись

И вышибли искры из глаз.

Разошлись, но, опомнившись,

Сразу вернулись,

И негры смотрели на нас.



Ты небрежно подкрасила губы,

Улыбнувшись мне мило в ответ.

А я наблюдал твои белые зубы,

Ликуя, что спиленных нет.



Ты все пытаешься мне объяснить

Вкус и прелести сока кокосов.

А я все никак не могу схватить нить,

Ну, некомпетентен я в этих вопросах!

Негритяночка ты моя,

Красавица с берега Нила.

Я не могу никак придти в себя,

Оттого, что ты меня полюбила.



Ну, мама была очень рада,

А папа немного всплакнул.

Говорил, как увижу такую вот рядом,

До старости не дотяну.



Я ему говорил, что люблю её очень,

Но он лишь качал головой.

И вот, как-то особенно темною ночью

Навеки ушел на покой.



Я тебе пытаюсь объяснить,

Что нету в реке крокодилов,

Но ты, все никак не хотя схватить нить,

Ходишь с копьем, как ходила.

Негритяночка ты моя,

Уже не боишься метелей.

Только никак вот не можешь понять:

Куда все грачи улетели.



1993.







ДВОЙНОЙ ОБЛОМ



Штирлиц и Мюллер гуляли по саду,

Но к гомосекам попали в засаду.

Толстая морда скривилась от чувства досады -

Мюллер видал в одном месте такие засады.



Дома ему объявила невеста,

Что на обед только прелое тесто.

Долго старушка леелеяла сломанный череп...

Внуки её до сих пор в правый хук не поверят.



Облом! Двойной облом!

Смахни меня веслом с борозды.

Дай мне по морде,

Заштопай ширинку,

Но я тебя не забуду, Маринка!

Вокруг меня скоты!

Славься, отечество наше свободное!

Моня, сними респиратор и пой о любви!



Штирлиц за Мюллером гнался по саду,

Мечтая лопатою врезать по толстому заду.

Мчались они и балдели от запаха лета,

Который чего-то сильнее был у туалета.



Дети в подвале играли в гестапо -

Был зверски замучан сантехник Потапов.

Уши прибили гвоздями к затылку -

Сантехник не выдал, где спрятал бутылку.



1995.







НАТЮРЛИХ



Мать-природа, разделившись

На четыре составных, объявила:

Поселился божий дух

В одном из них.

И теперь творите, сейте,

Только, в случае чего,

На меня вы не надейтесь,

А молитесь на него.



Он свободен,

Но сейчас

Слезы скорби

Катятся из глаз.



Ветер! Помоги мне выжить!

Воздух! Где ты, чем мы дышим?

Солнце! Теплое, как сердце!

Время! Приближает к смерти.



Глянь на небо -

Вихри крутят.

Звезд не видно ни черта.

Что же дальше с нами будет,

Как изменится среда?

Подгибаются суставы,

На коленях я стою.

Ты прости нас, Боже правый!

Тебе эту песнь пою.



1991.